Эксперты признали работу по специальности анахронизмом
«За пять лет учебы в вузе полученные знания устаревают»Что такое в наше супердинамичное время работа по специальности? Благо, к которому должен стремиться каждый? Недостижимый идеал? Или замшелый атавизм эпохи индустриализации столетней давности? Наше государство за долей выпускников вузов, трудоустроившихся по специальности, до сих пор пристально следит, а топ-управленцы то и дело сетуют, что она невелика — так, к примеру, совсем недавно применительно к выпускникам педвузов об этом говорила глава Минпросвещения Ольга Васильева. Между тем развитые страны первой трети XXI века, как выяснилось в ходе «круглого стола» «МК» «Работа по специальности: миф или реальность», давно живут в другом мире. Он основан не на специальностях, а на компетенциях. И чем инновационнее экономика той или иной страны, тем меньше людей там работает «по специальности».
— Так что же это такое работа по специальности: идеал или миф?
Директор Центра экономики непрерывного образования РАНХиГС Татьяна Клячко: — По оценке главы биржи фрилансеров Стефана Касриела, за пять лет учебы в вузе полученные там знания так устаревают, что ценность образования снижается вдвое. Так что идея, что человек всю жизнь должен работать по некогда полученной специальности, — полный анахронизм. И чем экономика инновационнее, тем доля работающих не по специальности будет больше, ведь люди, обслуживающие инновации, не могли учиться тому, что еще не было изобретено!
— Это общемировая тенденция?
Татьяна Клячко: — Да, и ее фиксирует переход на бакалавриат и магистратуру: вначале можно пойти одним путем, затем выбрать другой, а потом добрать еще знаний. Среди выпускников одного из самых известных в мире университетов — Гарвардского — работают не по специальности более 60%. Да и Стив Джобс тоже: в его случае вообще непонятно, о какой специальности можно говорить, если он ушел из вуза после 2-го курса и дальше, что называется, делал себя сам.
— Нашу страну суперинновационной, увы, пока не назовешь. Почему же, по данным Минпросвета, лишь треть зачисленных в педвузы доходит до школы?
Татьяна Клячко: — На самом деле, по данным всероссийского опроса, 81% окончивших педвузы в 2013–2017 годах считают, что работают по специальности! Больше этот показатель лишь у обучавшихся по специальности «фармация» — 97%, «наука о здоровье и профилактическая медицина» — 91%, «химия» — 86% и «информатика и вычислительная техника» — 82%. Вот только что понимать под «работой по специальности»? Скажем, учился человек на математика, а работает на компьютере. По специальности это или нет? А дизайнер по костюмам, работающий промышленным дизайнером? Мир радикально изменился! А мы всё навязываем ребенку штамп, что он должен работать по полученной специальности. Он этого уже не должен! Как и жить всю жизнь там, где родился. Гибкость в переходе от одной специальности к другой будет только расти, за исключением разве что линейных специальностей вроде врача. Кстати, уже сейчас в столицах регионов с их более гибкой экономикой по специальности работают реже, чем в малых городах. А там — реже, чем на селе, где по специальности работает подавляющее большинство. То же касается и дотационных регионов с их узкими рынками труда и меньшими возможностями.
— Интересно, а может ли в принципе подросток выбрать сферу деятельности на всю оставшуюся жизнь?
Специалист по подростковой психологии Юлия Меркурьева: — Данный возраст не предполагает осознанного выбора чисто физиологически, ведь часть коры головного мозга, отвечающая за контроль своей деятельности и ее последствия, в подростковом кризисе отключается, а организм занят совсем другим — межличностным общением, эмоциональным пониманием, кто я такой и кто мне нравится, и больше ничем! Так что спрашивать подростка, чего он хочет от жизни в 40 лет, просто бессмысленно. Да он вообще убежден, что больше 30 лет люди не живут! Шанс определиться есть лишь у детей, чьи родители помогли им многое попробовать и самим понять, где они чувствуют себя лучше. Остальным же ни школа, ни родители не предоставляют такой возможности. И они, напуганные сдачей ОГЭ и ЕГЭ, рассуждают так: сначала самое главное — сдать ОГЭ, затем — ЕГЭ, потом поступить хоть в какой-то вуз, а вот когда его закончим, тогда и разберемся, что делать дальше. Слишком сильно давление социума, диктующего, что высшее образование — это норма, статус, зарплата и т.д., и если ты не поступил или вылетел из вуза — это ужасно. Сейчас ситуация начала меняться — особенно в среде молодежи. Но основная тенденция все та же: высшее образование непонятно зачем, но все же необходимо.
Татьяна Клячко: — Родители часто толкают ребенка в вуз для того, чтобы окружающие не говорили, что они свою родительскую миссию не выполнили.
— Но если родители запихивают детей в вузы, не считаясь с их склонностями, а сами дети не в состоянии принять осмысленных решений, то каким же образом 81% выпускников педвузов работает по специальности?
Руководитель управления стратегического развития Московского городского педагогического университета Кирилл Баранников: — Ну, родители «запихивают» далеко не всех, определенный уровень самоопределения и понимания своих интересов у ребят все же есть. Но в целом тот факт, что в области образования многие идут работать по полученной профессии, думаю, определяют три фактора: самоопределение, насыщенная среда и смена роли педагога. Самоопределению способствует университет, превратившийся из некой «образовательной трубы», где студенты движутся по заранее запланированному треку, в площадку, готовящую ребят к выбору. Это лишь раньше набор образовательных профессий ограничивался учителем да методистом. Сегодня это широкий спектр, включающий массу новых профессий, в том числе аниматора, работающего с детьми в парках. И, увидев этот выбор, ребятам легче самоопределиться и выбрать работу по душе. Кроме того, у нас стало больше абитуриентов с высокими результатами ЕГЭ: наш вуз, например, входит в топ-30 по России со средним баллом больше 80. А это значит, что ребята приходят высокомотивированными! Теперь о факторе среды. Чрезвычайно насыщенная образовательная среда Москвы позволяет выпускнику прийти в школу и получить там не только высокую зарплату, но и возможность легко встроиться в работу, в том числе и благодаря Московской электронной школе. И, наконец, о переосмыслении педагогики как явления. Сегодняшний мир переходит от набора специальностей к списку компетенций, позволяющих человеку быть продуктивным в разных сферах. И если вуз обеспечивает приращение компетенций, студентам будет легко и трудоустраиваться, и перестраивать свой образовательный тренд в будущем. Кардинально меняется и профессия учителя. Раньше это был толмач, жестко привязанный к старому стандарту общего образования с точным списком педагогических единиц, которые надо привнести, о чем, кстати, опять идет активная дискуссия. А сейчас и в будущем учитель будет не столько что-то толковать и заставлять школьников это выучить, сколько помогать им выстроить свой маршрут.
— Мы говорили о гуманитарной сфере. А как, Михаил Григорьевич, обстоит дело в технической? Ваши выпускники работают по специальности?
Ректор Московского госуниверситета пищевых производств Михаил Балыхин: — Не думаю, что ребенок должен полностью самоопределяться. Вспомните, как воспитывались мы! Был жесткий образовательный «корсет», и я считаю, что это правильно — иначе непонятно, что получится из детей, чуть ли не каждый из которых считает себя сегодня дизайнером или фрилансером. Должен быть четкий тренд, и сегодняшний вуз я бы назвал не вузом самоопределения, а вузом возможностей. В нашем университете я выстраиваю систему, где за 6 лет обучения студент может пройти несколько профессиональных траекторий и лишь потом самоопределиться. Выйти далеко за границы этого «корсета» я нашим ребятам не дам, но вот внутри каждый может попробовать себя в разных ипостасях — и инженером, и технологом, и обязательно управленцем, — чтобы потом было куда расти. Но показателя «трудоустройство по профилю» я не понимаю. Говорю как ректор: проверить эту статистику через Пенсионный фонд нельзя! Разве покажет он, что успешные предприниматели, создавшие малое предприятие, работают там технологами? А где гарантия, что мой выпускник, ушедший работать по профилю на завод, работает там начальником цеха, а не сторожем? И от кого больше пользы: от людей, основавших свое дело, постоянно расширяющих масштабы производства, создающих рабочие места и двигающих экономику вперед, или от выпускников, годами работающих клерками на большом профильном предприятии? Лично мне идеальной представляется модель, когда вначале человек поучился в системе СПО и научился работать руками, затем окончил вуз и стал специалистом, а потом еще доучивается на управленца. Миллион процентов, что такого, чтобы ты окончил вуз, получил специальность и всю жизнь с нею прошел, больше не будет! Так что зачем определять эффективность образования по трудоустройству? Непонятно.
Татьяна Клячко: — Это абсолютно ненужный показатель! Вот ректор МГУ Виктор Антонович Садовничий — он кто: математик или управленец? Он явно работает не по специальности!
— А Михаил Григорьевич работает по специальности?
Михаил Балыхин: — Судя по логике Татьяны Львовны — да. По образованию, которое я получил в РУДН, я — управленец, затем всю жизнь проработавший в технических вузах. И пока я ректор, я буду биться за то, чтобы технологи получали какой-то блок компетенций управленца. Мы уже ввели дополнительную программу «Госслужба», погрузив наших ребят в проблемы, которыми они занимаются. При этом мы стали выпускать ребят командами: ветеринар, инженер, технолог, управленец. У них один проект, что позволяет объединиться и вместе создать стартап или командой прийти на предприятие. В целом, думаю, что вуз будущего — это вуз, создающий новые ячейки бизнеса, экосистемы — малые предприятия. И тогда показатель трудоустройства — вообще слепая история, которая ничего не дает.
Татьяна Клячко: — Работа по специальности — это отрыжка старой, очень консервативной экономики, которая вдобавок формирует представление, что молодежь — плохая, т. к. не хочет работать по специальности. И еще одно. Инновации делают люди, которых я бы назвала великими дилетантами. Ведь тот, кто знает о своем предмете слишком много, обычно уверен, что выйти за известные ему границы нельзя.
