Все подробности об убийственном наркотике, из-за которого гибнут сургутяне
Коронавирусные темы печалят и заставляют о многом задуматься (тех, кто хочет думать, конечно), но в Сургуте сегодня происходят по-настоящему пугающие события. Если как в соцсетях, то я бы тут поставил три хэштега: #назадв90е, #смертьотнаркотиков и #оборотнивпогонах. Начну с конца истории. На этой неделе двоих полицейских Сургутского района обвинили в распространении запрещенных препаратов. И не каких-нибудь рядовых стражей порядка, а, по версии следствия, начальника отдела по контролю за оборотом наркотиков и его подчиненного. Как старой КВН-овской шутке: пчелы против меда.
Раскрутились и другие, не менее интересные подробности. Очень вероятно, что зелье, от которого скончались 4 жителя Сургута за последние несколько недель, на теневой рынок вбрасывали именно обноновцы.
А теперь вдумайтесь: от сильнодействующих веществ умирают молодые люди, купить дурман, оказывается, при желании не намного сложнее, чем сходить за хлебом, а покрывают и сами в этом участвуют те, кто должен следить за соблюдением закона. Неужели беспредел как в лихие года никуда не делся!?
Да, беспредел. Только несколько отличный от того, что был в 90-е: такой причесанный, «оцивилизованный», с налетом экзотики. Сейчас и слово-то «наркотик» в эфире лучше не употреблять (как, конечно, и сами наркотики), а за их поименное перечисление средство массовой информации и вовсе может получить солидный а-та-та от Роскомнадзора.
«А у меня во дворе ходит девочка с каре. Она любит …» А дальше, без оглядки на Роскомнадзор, в песне, упоминается психоактивный препарат. Исполнитель, как, собственно, и сам наркотик, сейчас безумно популярен среди молодежи. Так называемый порошок «мяу» дешевле аналогов, его легко найти в интернете и, как наивно полагают новички, с этой синтетики, в случае чего, легко соскочить.
Постояльцы сургутского частного реабилитационного центра лишены каких-либо иллюзий по поводу действия психотропных препаратов и последствий их употребления для организма. Говорят, нет легких или тяжелых, любой наркотик вызывает привыкание. Все они начинали с «травки». А дальше через нос, рот, вены прогоняли чуть ли не всю таблицу Менделеева. Правда, ни о каком даже намеке на кайф речи уже не шло.
— Дозу нагоняешь, потом уже не прет. Потом уже не ради того, чтобы кайфовать, а чтобы не болеть. Ради этого. Там уже таблетками сверху закидываешься.
— Как личность просто умираешь. Внутри сам себя съедаешь. Неудачник, все плохо. Ничего не получается, потом руки опускаются.
— Меня несколько недель не отпускало, я не приходила в себя, выпала из реальности, такое неадекватное состояние было.
— Это страшно или это приятно? Если бы я все время представляла, что я на Мальдивах, может, я к этой реальности и не хотела бы возвращаться?
— Нет. Это было страшно, это было неприятно Для меня самое страшное последствие — это не смерть от наркотиков, а остаться дурачком. Остаться неадекватным, и там уже ничего не поможет. Не помогут ни таблетки, ни врачи…
Срок реабилитации для каждого наркомана свой. В среднем, на возврат к ясному сознанию им требуется восемь месяцев. Специалисты говорят, к сожалению, принудительное лечение отменили, а принять осознанное решение успевают не все зависимые.
«Принудительная мотивация — это неплохой инструмент в работе с пациентом хотя бы для того, чтобы он дошел до этой помощи. А дальше уже мотивация тех специалистов, которые умеют это делать — она сработает, она поможет, она может дать хорошие результаты, но, как практика показывает, некоторых людей необходимо мотивировать принудительно», — отметила и.о. директора региональной общественной организации «чистый путь» Мария Вадио.
— Со здоровьем уже плохо было.
— Что именно было плохо?
— Печень была плохая. В ПНД чтобы лечь, нужно было анализы сдать. Меня не забирали, потому что говорили: дозу сбрось сначала, а у меня доза была бешеная, уже, говорят, ты умрешь у нас здесь. Я захотел прокапаться в ПНД, а меня не положили, потому что я мог у них там «отъехать».
«Отъехать» — значит, попасть в официальную статистику и испортить показатели. Кому это нужно? Согласно последнему отчету официальных лиц, число людей с диагнозом «наркомания» в округе снизилось на 13%. Те, кто занимаются реабилитацией, владеют совсем другими данными. Предавать их широкой огласке, бороться с ветряными мельницами — не их цель. У них задача предельно конкретная — вернуть к жизни тех, кто когда-то добровольно и по глупости от нее отвернулся. Реабилитация подразумевает жесткий распорядок дня, работу со специалистами и полную изоляцию от прежнего круга общения.
«У нас закрытое учреждение. У нас нет свободного посещения, входа. Контакты с внешним миром, с социумом запрещены. А они без телефонов у вас находятся? (Корр.) Без телефонов, без социальных сетей, без компьютеров. Связь в нашем центре осуществляется между родственниками посредствлм писем. Пишут по старинке», — рассказала Мария Вадио.
Но даже спустя годы трезвости или чистоты мысль о дозе посещает бывших наркоманов. Говорят, останавливает одно – осознание того, что вновь окажешься на дне.
— Бывает, я во сне колюсь даже.
— И как просыпаетесь? «Слава Богу, это был всего лишь сон?»
— Да. Но если честно, любому наркоману охота, мне тоже бывает. Но я вспоминаю, к чему это привело. Рассматриваешь это уже, как кредитор, что дает наркотик и что он забирает.
— У меня были всякие видения, мне казалось, что кто-то находится в квартире. Я испытывал такие страхи, и это меня прямо мучило. Не прямо людей видел, но были всякие тараканы в голове, какие-то гномики, вообще дурдом. Мне было страшно, я хотел что-то сделать с этим.
— Есть наркотики, есть кайф, который ты получил под этим делом или ради этого дела. Чтобы получить наркотик, можно сделать что угодно, даже то, что бы ты себе никогда не позволил.
Специалисты делятся: за последние пять лет в центр все чаще попадают дети. 12-13-летние школьники наркотики покупают в интернете. Люди опытные говорят, рынок, может, и ушел в сеть, но зачастую распространителями, как прежде, становятся именно те, кто казалось бы, должен бороться с преступностью. Видимо «оборотни в погонах» буквально трактуют название своего отдела — контроль за оборотом наркотиков. Таким образом, полицейские убивают сразу нескольких зайцев: получают огромную выручку от товара, увеличивают статистику раскрываемости и дают высокие показатели для отчетности. По сути, каждого потребителя поставщики знают если не в лицо, то по профилю в ВК точно.
— То есть сотрудники всегда меняются, но схема работы остается?
— Конечно. Допустим, когда кризис был в 2000-м году, героина не было в городе. Мы все стояли возле ОБНОНа, ждали, смотрели, если наркоман выходит — значит, у него есть героин. Мы забирали, избивали его уже. Представляете, все в городе знали, что есть одно место, где есть героин — это ОБНОН.
— То есть стукачи всегда выходили с героином, их как бы подкармливали?
— Да, чтобы они рассказывали, кто что украл, где кто продает.
Наркотики прошлого десятилетия вышли из лабораторий. Худо-бедно их тестировали на подопытных, изучали влияние на организм. Современные же порошки и соли строгого рецепта не имеют, их изготавливают доморощенные химики, и тут уж кому как повезет…В 2020 десять сургутян моментально скончались от отравления, а кто-то навсегда лишился рассудка.
